Сергею Есенину
Владимир Московченко
Мне осталась одна забава…
Слушал песню (рыдал навзрыд)
про безверье, дурную славу
и про горечь твою, и стыд.
И упало мне в душу, молиться
за растраченный божий дар.
Мог бы сделаться вольной птицей,
а потешил слух, комиссар.
Вера наша хранит обещанье,
взял Господь в дорогие места,
за раскаянье в злодеяньях
спас разбойника прямо с креста.
И тебе отворилось, хоть поздно,
допросилась старушка-мать;
Троцкий – жаба, Россия – роза,
под иконами умирать.
Что б за все за грехи мои тяжкие…
Написать и отсечь, как мечом.
Смерть принять, так уж в русской рубашке,
прислонившись к России плечом.
Цензор кто был? Прошляпил исповедь –
вопль прозревшей поэтской души.
Кто печатал наглую песню?!
Набирайте: “Покончил жизнь…”
Кто же; выкрест из красных? юродивый?
за березки и клены мученик?
плач похмельный по выбитой Родине?
по оболганной, чистой, певучей.
Я и раньше ее слышал,
ничего в ней не понимая.
Я взращен был ходить в колонне,
с красным бантом на 1-е Мая.
Знаю ты оценил бы сокровище;
каждой ночью, ложусь я спать
но восток мерцает иконой,
изливающей благодать.
Ты был счастлив, как-будто
Владимир Московченко
Ты был счастлив, как-будто.
Ты жил, как умел.
Ты хотел светлый терем сложить.
Но ниспослана эта простая болезнь.
И теперь, просто, хочется жить.
И приходится эти законы учить.
На молитву! А, дальше, в бой.
В наших генах нет трусости. И победить
мне ниспослано, Боже, Тобой!
На горах на высоких
белеют снега.
В чаше соки зеленых долин.
Белый пепел оставил небесный огонь.
Да, я верю в себя, Господин!
И приходится эти законы учить.
На молитву! А, дальше, в бой.
В наших генах нет трусости. И победить
мне нисполано, Боже, Тобой!.
Хорошо некоторым
Владимир Московченко
После причастия, малые дети в храме ели нарезанную кусочками просфору, стоявшую в корзинке на столике. Несколько крошек упало на пол. Родители не замечали этого.
Человек подобрал крохи. Положил их на один из подсвечников, на попечение кому-то неизвестному, который, ведь, непременно, должен быть.
Вспомнилось,
– Нехорошо нести хлеб детям и отдать его псам.
– Но ведь и псам перепадают крохи с господского стола!
Он поколебался и, преодолев стыд перед людьми, вернулся к подсвечнику, взял с него щепотью и съел… пес.
Что-то внутри него сказало ему, что вот, так же, и он будет поднят с пола, Господь вытащит его из ямы.
Хорошо некоторым.
